Митрополит Митрофан: Если человек упал, нельзя вытирать об него ноги

Как священнику сохранить авторитет, не угождая прихожанам, можно ли неформально помочь человеку духовно возрастать, где взять вдохновение и опыт для яркой проповеди и почему общину нельзя построить только по инструкции — рассказывает в интервью порталу «Православие и мир» митрополит Горловский и Славянский Митрофан.

 

Если человек упал, нельзя вытирать об него ноги

— Как сделать, чтобы люди не уходили из Церкви, и как им помочь, нужно ли удерживать, сохранять отношения, если человек чем-то недоволен, агрессивен и сам решил уйти?

— Уход из Церкви — это же не уход из партийной организации с членскими билетами: положил на стол, всё, развод и девичья фамилия. Я не помню случаев ухода людей из Церкви. Случаи, когда священники оставляли священный сан, или кто-то из монашествующих менял свой статус, или приходилось кого-то запрещать в священнослужении, у нас были. Причины были совершенно разные, но они всегда были связаны или с ошибками предыдущего выбора, или с неправильным сегодняшним выбором.

Как относиться к таким людям? Минимум — с добротой и любовью. Ни в коем случае этих людей не отталкивать от себя и не считать вторым сортом. Если вообще ты считаешь себя пупом земли, а всех вокруг себя — должными, это какая-то нездоровая позиция, она ничего общего с христианством не имеет.

Тем более, если человек упал, ошибся, об него ни в коем случае нельзя вытирать ноги. Нельзя считать его вне Церкви, даже если в его жизни произошли какие-то трагические события. Сегодня он так поступил, а завтра, возможно, он по-другому посмотрит на свою жизнь и покается.

Путь к Богу — это вообще сложная дорога, на ней могут быть и препятствия, и неправильные повороты, и остановки, и шаги назад. Ошибаться — это как раз дело человеческое, нет безгрешных людей. Если ты ошибаешься, ты человек.

Надо сохранять добрые человеческие отношения, любовь, снисхождение, протянуть руку этому человеку, открыть ему навстречу свое сердце — если бы все это у нас получилось, мы были бы идеальной христианской общиной, и никто от нас тогда бы не уходил. Мы ведь и сами иногда становимся причиной того, что от нас кто-то уходит, не только «они плохие». Но и только себя делать виноватым в том, что кто-то ушел, тоже неправильно. У каждого человека свой выбор, свой путь, своя дорога к Богу.

— А если человек уходит как раз из-за того, что его в Церкви что-то смутило, из-за чужих поступков?

— Можно ли уходить из Церкви, если ты видишь ошибки других людей, например, священников или епископов? Я пришел в Церковь не потому, что какие-то люди что-то правильно делали, так почему из-за их ошибок я должен уходить? Я сам много ошибаюсь, делаю какие-то неправильные шаги. Почему я должен уходить из Церкви из-за чужих ошибок, если я из-за своих собственных не ухожу? Если кто-то уходит из-за чужих ошибок, мне кажется, он свою личную ошибку делает, а чужие ошибки не должны становиться поводом самому ошибаться.

Трудности во взаимоотношениях внутри церковной организации или общины — это не то, что случается только в наше время и только с нами. Это было всегда. Церковь — это тоже семья. В семье муж и жена, бывает, хлопают дверью и уходят друг от друга, живут отдельно и не разговаривают, потому что обижаются друг на друга. В Церкви тоже такое бывает. Мы все — люди со своими ошибками и недостатками, и если у нас получается все это преодолевать с помощью любви Христовой, это здорово. Не получается — нехорошо, но зачем уходить? А главное — куда?

В Церковь человек по-настоящему приходит, когда для него это поиск Истины, встреча с этой Истиной. Нашел человек Истину — он что, потом нашел истину номер два, чтобы уйти из Церкви? А если он не искал Истину, а в Церкви оказался по каким-то другим причинам, то, уйдя из Церкви, он ничего не потерял, потому что он там ничего не нашел. Ему там и искать было нечего.

Человек может уйти из какой-то конкретной общины. Если он разорвал отношения с какими-то людьми, значит ли это, что человек разорвал отношения со всей Церковью и со Христом, что он не продолжит свою духовную жизнь в какой-то другой общине (я сейчас имею в виду не разные церковные юрисдикции, а разные приходы внутри одной Церкви)? И то, что он это сделал сегодня, значит ли, что завтра он не изменит свои взгляды, не заскучает и не вернется обратно? Может быть, когда он что-то потеряет, ему лучше станет видно, зачем нужно в Церковь приходить, и он снова придет, но ко Христу, а не к прежним отношениям.

Тут столько вопросов и вариантов, что я бы никогда не делал никаких окончательных выводов, и человека, который о себе заявляет, что он ушел из Церкви, я бы не стал унижать, оскорблять или отрезать от себя, как кусок. Я бы остался открытым для общения с этим человеком, дал ему возможность вернуться, помня, что я тоже делаю ошибки. Когда об этом помнишь, тогда ошибки других людей не становятся чем-то таким прямо «Ах, почему он так сделал»?

Проблема не в том, что мы этого не понимаем. Проблема в том, что научиться такому отношению к людям трудно. Опускать руки и в отчаяние впадать, потому что не научились за два дня, тоже не надо. А вот потерять способность и желание этому учиться, потерять это как цель, как смысл — это точно было бы катастрофой, и мы этого ни в коем случае не должны допустить.

 

Построить общину — это стать для нее отцом

— Что такое община, в чем разница между общиной и приходом?

— Община — это то, чем приход должен стать, а приход — это то, что мы имеем сегодня как данность. Если мы из прихода вырастем в общину, будет хорошо. Приход без общины, как показывает практика, существует, а община без прихода — нет.

Община — это семья. Вся Церковь вообще, по большому счету, тоже в идеале видится как община. Иисус Христос — Глава, мы все — Его дети, Его семья, и в семье все друг друга любят, все друг другу помогают, все стремятся к одной цели, все объединены одной идеей. Общая вера, общая молитва, общие добрые дела — это то, что должно помочь приходу, то есть разным людям, которые в этот храм пришли, стать общиной.

У нас многое не получается, но это не значит, что мы ничего не делаем. Если мы не видим результатов сейчас, это не значит, что их не будет завтра. Завтра точно ничего не будет, если сегодня опустить руки. Всему свое время. Обязательно все будет, нужно просто продолжать работать.

— Как строить общину — какие способы работают и с чего начать священнику?

— Общину нельзя построить с помощью самых замечательных документов и инструкций на эту тему. Мы вообще должны отдавать себе отчет в том, что среди нас не так много людей, которые понимают, что это такое. Построить общину — это стать для нее отцом, взять на себя какую-то ответственность. Себя надо сначала построить, а потом уже можно начинать строить общину.

Община всегда выстраивается вокруг человека, который имеет авторитет и уважение в глазах других людей. Никаким другим способом ее не выстроишь. Это многолетняя работа. Мы все тут говорим: «Община, община, община»… А каждый ли священник способен ее построить?

Потребность в приходах, в храмах у нас гораздо больше возможности в каждый такой приход поставить священника, который может построить общину. Так получилось, в такой исторический период мы живем. Кто может — тот строит безо всяких инструкций и документов. У кого не получается, сколько инструкций ни давай, толку никакого не будет.

Тот, кто действительно строит общину своей работой, не объявляет: «Вот, я строю общину, сегодня на таком этапе строительства находимся», — и не отчитывается, сколько мы уже построили, а сколько построим в следующую пятилетку. Чем больше у нас таких священников есть, тем, конечно, лучше будет для нашей церковной жизни. Церковь как община, как семья — это тот идеал, к которому мы стремимся.

— Обязательно ли на приходе должна быть активная социальная деятельность и как лучше выбрать, чем заниматься?

— Должна быть естественная социальная деятельность как проявление любви к ближнему. Вера без дел мертва. Если община живая, обязательно свою любовь, свою заботу она будет проявлять как о своих членах, которые нуждаются в помощи: слабых, больных, попавших в сложные обстоятельства, — так и о людях, которые рядом: детском доме, доме престарелых, тюрьме, да любом социальном объекте или просто людях, которые нуждаются в помощи и заботе. Нет ничего более естественного для христианской общины, чем социальная работа.

Если кто-то эту работу организовывает, появляется волонтерское движение или социальная служба, община от этого должна становиться только эффективнее и полезнее для всех людей, которые желают в этой работе принять участие.

Но есть и другой момент. Церковь — это не волонтерская организация, не государство и не пенсионный фонд. Мы не должны замещать ничьи функции.

Мы не берем на себя социальные обязанности, которые несет государство. Те обязательства, которые мы берем на себя добровольно, ради любви к ближнему — и Богу угодны, и общине полезны, и людей приводят ко спасению. Но когда к нам приходят и говорят: «Вот вы там должны организовать…» — с такой постановкой вопроса я не согласен.

Мне недавно сказали: «Вы должны у себя в монастыре организовать ежедневное приготовление пищи для дома престарелых, все равно ваши монашки там ничего не делают». Во-первых, мы никому ничего не должны. Мы можем готовить пищу для дома престарелых столько раз, сколько у нас будет получаться, но это не означает, что мы кому-то что-то должны.

Во-вторых, почему те люди, которые действительно должны, перекладывают свою ответственность на Церковь, которая не имеет для этого ни ресурсов, ни возможностей? Не надо от нас требовать того, чего мы не должны, а мы будем делать то, чего от нас требует наша любовь к ближнему и наш христианский долг.

Мы не можем делать все и за всех, тем более на какой-то регулярной основе брать на себя те обязательства, которые мы потом не понесем. Допустим, сегодня в монастыре есть продукты, чтобы обед приготовить, и сестры готовят и делятся. Завтра продуктов не будет, или повар заболеет, или еще что-то случится, и мы подведем людей. Брать на себя обязательства, которые заведомо не сможешь выполнить — безответственно. Заниматься нужно той деятельностью, на которую община способна.

Если организовывать социальную работу не по принципу «Пришла бумажка, давайте что-нибудь сделаем, а потом отчитаемся о том, что мы сделали», а по принципу «Мы же христиане, мы обязаны делать добрые дела, проявляя таким образом свою веру и любовь к ближнему», это будет хорошо и правильно. Нужно стремиться к тому, чтобы любой приход был способен такими делами свидетельствовать о том, что они христиане.

 

Давайте поставим лавочки и уберем иконостас

— Как привлечь людей на богослужение — стоит ли создавать народный хор, объяснение служб, что-то упрощать?

— Давайте будем служить на русском языке, уберем иконостас, поставим лавочки, сократим богослужение, сделаем его более доступным и более понятным — такая практика видится довольно соблазнительной. Кажется, что как только мы всё это сделаем, у нас храмы заполнятся людьми, негде будет яблоку упасть — вся проблема лишь в том, что богослужение на непонятном языке или одно и то же каждый день совершается.

Я не думаю, что сегодня, отменив ектенью об оглашенных, или начав читать Писание только на русском языке, или сделав в храме лавочки, как в Греции, мы сразу добьемся того, что наши храмы наполнятся людьми. Более того, я уверен, что этого не произойдет. Приходить на богослужения регулярно будет тот человек, для которого это стало частью жизни.

Нужно не забывать, что богослужение — это все-таки труд, причем труд сознательный. Когда человек уже понимает, что это важная часть его жизни, для него этот труд сопряжен не только с тем, что тяжело, он еще от этого получает радость. Кроме того, такому человеку уже не хочется непременно что-то в богослужении изменить.

При этом мы все-таки должны понимать, что в храм приходят новые люди, которые хотят через богослужение сделать какой-то шаг к Богу, и идти навстречу им. Делать это очень сложно, потому что у нас существует традиция, и ярче всего она проявляется как раз в порядке богослужения. Если одну букву или один шаг изменить, людям, которые давно в Церкви, которые живут богослужением, это будет очень заметно. Это может вызывать у них и страх, и беспокойство, и соблазн. Стоит ли это делать и как именно — это предмет дискуссий среди духовенства, в том числе и архиереев.

Пение народного хора, объяснение Священного Писания — это не какое-то придуманное нами нововведение, а древняя традиция Церкви, которую мы пытаемся возрождать там, где для этого есть возможности. Это то, что в Церкви было, но что мы потеряли в связи с теми обстоятельствами, которые наша Церковь пережила.

Скажу по собственному опыту: мы Евангелие и апостольские послания читаем на русском языке только в кафедральном соборе во время архиерейских, воскресных и праздничных богослужений. Сказать, что благодаря этому в храме появилось много новых людей, я не могу, но есть люди, которые благодарят за то, что им стало понятно, о чем читается Священное Писание. Негативных отзывов я не слышал ни от кого, хотя кому-то наверняка режет ухо русский текст — особенно когда читаются места, которые давно все знают на церковнославянском языке. Беспокойство это, может быть, и вызывает, но такая практика не привела ни к расколу, ни к разделению, ни к какому-то негативу в епархии.

Вопрос с присутствием иконостаса, открытыми и закрытыми царскими вратами остается на повестке дня. Недавно на Архиерейском Соборе предложили открытые царские врата перестать считать богослужебной наградой, а сделать так, чтобы любой священник служил при открытых царских вратах. Хотя этот вопрос обсуждался только среди архиереев, которые хорошо знают богослужение и всегда сами при открытых царских вратах служат, были как те, кто поддержал эту тему, так и те, кто начал высказывать опасения, что это может вызвать соблазн среди людей, их разделить.

Любые изменения в богослужении, в традиции — это непростое дело, которое может вместо пользы принести вред. Патриарх Никон попробовал книги исправить — вроде бы идея и побуждения были хорошие, а привело это к расколу, который до сегодняшнего дня существует в Церкви. Обжегшись на этом, мы сейчас, может быть, и излишне переживаем по поводу каких-то вещей, которые стоило бы поменять.

То, что сегодня это обсуждается, идет дискуссия, возможно, и приведет к тому, что изменения будут. Но вводить их ценой того, что кто-то уйдет из Церкви, мы не должны, потому что это наши прихожане, мы за них отвечаем перед Богом. Нужно уметь балансировать на этой грани. Мы как раз находимся в процессе перемен, и говорить о его результатах сейчас рано.

 

В каждом храме есть «центральные нападающие»

— Как говорить с людьми о поведении в храме? С одной стороны, всем мешают разговоры и шум, с другой — прихожане, которые делают замечания другим, тоже вызывают отторжение, создают конфликтные ситуации.

— Мне как архиерею приходится бывать на разных приходах, и разница заметна: там, где настоятель уделяет этой проблеме внимание, богослужение совершается на одном дыхании, а где не уделяет — шум начинает заменять богослужение, и молиться в таком храме довольно тяжело.

Там, где такая проблема есть, надо не унывать, продолжать бороться. Не теряя чувства такта, нужно постоянно людям напоминать, как себя вести во время богослужения, особенно после пения молитвы «Отче наш».

В каждом храме есть «центральные нападающие» — те, кто всех начинает заводить. Их всегда видно. Нужно этих людей заметить и с ними отдельно поговорить после службы. Сказать, что они подают плохой пример, попытаться им объяснить, как нужно себя вести, — опять же, в рамках человеческих норм приличия. Сделать это, как показывает опыт, придется не один, не два и не три раза, но если это делать постоянно, то такая работа даст свои плоды. А если постоянные прихожане и клирики не будут подавать плохой пример тем людям, которые в храм только пришли, они тоже не будут шуметь.

Вопрос о бабушках, которые выгоняют из храма за брюки, сегодня уже не так актуален, как был буквально десять лет назад, в большинстве храмов все-таки с этой проблемой справились. О таких бабушках мы вспоминаем как о раритетах. В большинстве храмов нашей епархии такого явления нет.

Тем, у кого эта тема стоит на повестке дня, я бы посоветовал спрашивать у бабушек, сколько они своих детей в храм привели, где их дети в то время, когда они чужих детей выгоняют. Наверное, они должны порадоваться тому, что чьи-то дети пришли, и помолиться за своих детей, которых в это время в храме почему-то нет. Подобные аргументы и постоянная работа приводят к результату. Главное — не опускать руки, продолжать работать.

— Было ли такое, что вам хотелось сильно отругать прихожан, и за что?

— Не могу сказать, что я кого-то ругаю, но молчать, бояться делать замечания, когда видишь, что нарушается благолепие — это не пастырский подход. Это, наверное, боязнь потерять авторитет — но тогда в чем этот авторитет, если ты боишься делать замечания тем людям, которым ты должен их делать?

Вопрос, как их делать, в какой форме. Какую цель ты преследуешь? Если ты просто вспылил, разгневался и свой гнев разливаешь на прихожан, это твоя ошибка и повод идти на исповедь к духовнику, в этом каяться. А если ты видишь какое-то безобразие и делаешь замечание — почему ты не должен этого делать? Пастырь — это тот, кто ведет за собой, а не ходит за кем-то и угождает.

Священник не должен никому угождать, он должен делать свое дело. Делать его с любовью, делать его правильно. Если у кого-то это будет вызывать раздражение, он не должен этого бояться. Но при этом нужно помнить о нормах человеческого приличия. Понимать, что разговариваешь со взрослыми людьми, не терять к ним уважения — как, впрочем, и в семье, и с детьми. Детей нужно воспитывать, а когда-то и ругать, но делать это нужно так, чтобы они понимали, за что и почему, чтобы это было справедливо, чтобы это было не проявлением личного раздражения, а воспитательным процессом.

 

Все, что происходит с прихожанами, происходит и с тобой

— Как сделать проповедь нескучной, где брать для нее жизненные примеры, как священнику говорить с людьми о Христе?

— Самый главный источник вдохновения для проповедей — это, конечно же, личный духовный опыт. Если для священнослужителя его личная жизнь — это жизнь со Христом, жизнь для Христа, то каждая встреча, опыт общения с людьми может стать для него источником для проповеди.

Если проповедь — это просто пересказ чужих мыслей, которые ты прочитал в какой-то книге, как бы ты хорошо их ни пересказывал, если там нет личного опыта, личного живого участия, то это и будет мертвая проповедь, которую неинтересно слушать. Может, это даже будет хорошая лекция, но проповедью она станет только тогда, когда ты понимаешь, о чем ты говоришь, когда ты переживаешь это лично.

Как можно рассказать о молитве, если ты сам не молишься? Как можно рассказать о покаянии, когда тебе кажется, что тебе не в чем каяться, а каяться должны только прихожане?
Как можно научить людей любить чтение Священного Писания, если сам ты его читаешь только для того, чтобы пересказать на проповеди? Все берется из личного опыта жизни во Христе, из опыта общения с людьми, пастырского опыта.

Что касается примеров, ты же тоже живешь вместе с людьми, ты к ним не из космоса прилетаешь попроповедовать. То, что происходит с прихожанами, происходит и с тобой: какие-то события находят отзыв в сердце, душе, ты их переживаешь как христианин. Об этом тоже говоришь своей пастве.

Мать может часами рассказывать о своих детях, ей все в них интересно, потому что она их любит, они — часть ее жизни. Так, наверное, и священник: если для него Христос и Евангелие — это всерьез и по-настоящему, разговор о Христе у него не вызовет каких-то проблем.

Умение правильно выражать свои мысли необходимо, но одного этого, как правило, бывает недостаточно, заменить живого слова любящего пастыря оно не сможет. А слово доброе, которое произносится с участием, с вниманием к человеку, которое сказано от любви, может быть и неискусным, но оно всегда оставляет след и помогает человеку.

— Исповедь человека, который в Церкви давно, часто выглядит так: «Всё как всегда, батюшка, и еще на детей наорала». Как пастырю учить духовной жизни, чтобы человек возрастал?

— Когда человек только пришел в Церковь, он на исповедь смотрит так, как в древней Церкви смотрели на Крещение — как на некий шаг, после которого его жизнь изменится. Когда нужно перед каждым причастием подойти и перечислить грехи, как это стало традицией, «словом, делом, помышлением», то возникает представление об исповеди как о чем-то формальном.

Если человек пришел и хочет в чем-то исповедаться священнику, тот не может сказать: «Это не надо, ты это уже называл». Человек может впадать в те же самые грехи и снова в этом каяться — мы об этом знаем, в нашей собственной жизни это регулярно происходит. Человек приходит не к священнику, а к Богу, и священник молится об этом человеке, чтобы Господь послал благодать, которая бы его укрепила в ответ на его решимость бороться с грехом, помогла ему этот грех оставить.

Конечно, священник должен это делать столько раз, сколько человеку необходимо, как Господь Петру сказал семьдесят раз по семь прощать. Священник не должен соблазняться тем, что человек неоднократно в одних и тех же грехах приходит исповедоваться. Он должен понимать, что прихожанин ведет какую-то борьбу и иногда проигрывает, и помогать ему в этой борьбе своей молитвой.

Для самого человека исповедь становится формальной только в том случае, если от него требуют, чтобы он обязательно называл какие-то вещи, в которых он не чувствует потребности каяться. Вот ему говорят: «Ты должен прийти и обязательно эти грехи назвать». Помочь человеку увидеть свои грехи, вступить в борьбу со своим грехом, понять, что он мешает ему жить — это священник может сделать. А в том, чтобы заставить человека формально грехи перечислять, никакого смысла нет.

Мне кажется, работа священника как раз и состоит в том, чтобы исповедь для человека не была формальной. Он не должен требовать от прихожан откровения помыслов, как старцы в монастырях, и не должен превращать исповедь в беседу о каких-то сторонах жизни. Но в то же время он никогда не должен отказывать людям, когда они испытывают потребность в исповеди, раздражаться и отгонять их от исповеди.

Есть как минимум церковные посты и какие-то важные события в жизни человека, когда он сам обязательно придет на исповедь, если это постоянный прихожанин. Кроме того, в жизни человека случаются такие обстоятельства, когда исповедь ему просто необходима, он без этого не сможет. Все остальное время требовать от прихожан регулярной исповеди, наверное, священник не должен.

Приход — это не монастырь. Требовать от прихожан регулярной исповеди с ежедневными помыслами — это возлагать на них бремена неудобоносимые. Это то, что они не смогут ни понять, ни вместить. Да и духовник, который этого требует, сам не стал еще таким старцем, который может вот так руководить духовной жизнью человека, если мы говорим о наших приходских священниках. Это только игра в старчество, и она ничего хорошего не принесет, только разочарование и усталость.

В большинстве случаев вокруг такого «старца» собираются не подвижники, а люди, которые всю ответственность за свою жизнь перекладывают на священника и считают, что он за них все должен решать. В итоге получается не духовная жизнь, а какая-то пародия на нее, потому что от этого устает сам священник, да и люди не видят положительных результатов от такого духовничества. У них возникает ощущение полного уныния, беспросветной греховности, и вообще непонятно, зачем эта исповедь нужна — если повторять одно и то же изо дня в день.

— Как тогда человеку понять, что он духовно растет, а не топчется на месте?

— Как мы понимаем духовное возрастание? Нельзя сказать, что вот ты исповедовался в грехах, а теперь ты перестал в них исповедоваться и почувствовал, что ты духовно возрос. Этот процесс по-другому строится: человек приближается к Богу и начинает видеть в себе как грех то, что раньше для него было в порядке вещей. Начинает этого стыдиться, начинает с этим бороться, и в итоге он меняется.

Эти изменения могут быть видимыми для окружающих: человек стал добрее, скромнее, — но это не так заметно самому человеку. Оценивая самого себя, человек не может сказать: «Ну вот, с сегодняшнего дня я стал святой, я теперь поменялся и совсем хороший». Святые сами о себе говорили как о великих грешниках и чувствовали себя великими грешниками гораздо больше тех людей, которые себя считали праведниками, ничего не делая в духовной жизни.

Когда человек думает: «Ну вот, я теперь изменился, я хороший, а что ж они все вокруг такие плохие?», — скорее всего, это ложные рельсы, и не туда его духовная жизнь поехала. Задача духовника — направить взгляд человека не на окружающие обстоятельства, не на людей и события, а на самого себя. Тогда и другим рядом с ним будет легче.

Если ты увидел в себе еще больше грехов, значит ли это, что ты стал хуже? Наверное, нет. Все-таки был период, когда все это тебе даже грехом не казалось, а теперь у тебя появился новый взгляд на вещи. Это ни в коем случае не должно приводить к унынию, к отчаянию, тем более к ощущению того, что все стало только хуже — это тоже будет ошибкой, другой крайностью.

 

Если священник не отдохнет, от него не будет толка

— Какие слова найти, как поддержать того, кто пришел в храм с огромным горем?

— Если бы такие специальные слова были, их можно было бы выучить и всем сказать, и горе бы ушло. Тут дело не в словах. Какие слова ни говори, они человеку не помогут. Сердечное участие, готовность с ним это горе разделять, сострадать — это подвиг любви, на который не каждый способен, даже священник. Для этого надо впустить человека в свою жизнь, в свое сердце.

Что может сделать священник? Выслушать человека, не перебивая, не раздражаясь, — не просто может, а обязан. Это его пастырский долг. Если он не умеет даже этого делать, это уже профнепригодность. У пастыря есть возможность стать перед Богом и помолиться вместе с этим человеком и за человека. И то, что мы не можем сделать своими словами, Господь может сделать Своей благодатью.

Выслушать человека, взять его за руку, помолиться вместе с ним, сказать: «Давай Богу доверимся. Пусть Господь и меня, и тебя вразумит. Меня — что тебе сказать, чем тебе помочь. Тебя — как это все пережить». Надо делать как минимум это. А все остальное — это уже Господь пусть вразумляет, какие слова надо говорить и как. Но то, что ты проявишь человеческое участие, любовь и помолишься за человека и с человеком о его горе, это ему обязательно станет хоть какой-то поддержкой в эту трудную минуту.

— Как защитить себя от выгорания? Могут ли прихожане знать телефон священника и звонить в любое время, даже ночью — должны ли тут быть какие-то границы?

— Конечно, у священника должно быть время, которое он может посвятить своей семье, и отдохнуть священник должен. Если он не отдохнет, а все время будет с квадратной головой ходить, какой от него толк всем остальным прихожанам? Он не робот, которому вообще не нужно ни личного времени, ни отдыха.

Может ли священник пренебречь своим пастырским долгом ради отдыха и личного времени? Думаю, нет. Но и давать свой номер телефона, чтобы по ночам звонили все подряд, тоже было бы неправильно. Тем более такой возможностью в девяноста девяти процентах случаев будут пользоваться не те люди, которые действительно попали в трудную ситуацию, а люди неадекватные, которые имеют серьезные проблемы с психикой. Зачем давать возможность таким людям названивать ночами священнику, лишая его и времени пребывания с семьей, и законного отдыха?

Время, которое священник находится в храме, он отдает людям целиком и полностью. В экстренной ситуации может ли паства обратиться к своему священнику за молитвой, за помощью, с какой-то просьбой, за советом? Конечно, да, но это уже уровень отношений, которые священник на приходе выстраивает с людьми. Пусть сам батюшка решает, кому давать свой телефон.

Дай Бог, чтобы в нашей жизни как можно меньше было случаев, когда нужно звонить ночью по телефону кому угодно — врачу, священнику, милиционеру. Такие случаи бывают, но во всех остальных случаях у батюшки должен быть и отдых, и возможность побыть с семьей, как и у любого другого нормального человека.

 

Если спонсор изменяет жене, нужно сказать, что деньги ему не помогут

— Как настоятелю искать средства и строить отношения со спонсорами: если человек храму помогает, но совершает тяжкие грехи, как быть? Отчитаешь его, а он уйдет еще из храма…

— Я не думаю, что священник для себя главной задачей должен определить поиск спонсора, который будет ему давать деньги. Главная задача священника — заниматься своим делом, создавать церковную общину, отвечать на духовные потребности тех людей, которые к нему приходят, идти к тем людям, у которых нет никаких вопросов и никаких духовных потребностей, с проповедью о Христе — возможно, они у них появятся. И отдавать всего себя своему делу и служению.

Одной из задач на многих приходах для священника становится строительство храма. И, как результат, появляются вопросы, где искать поддержку, потому что с помощью тех прихожан, которые есть, часто серьезные проблемы решить бывает невозможно.

Поиск спонсоров ни к чему хорошему никогда не приводит, потому что священник в таком случае выглядит как попрошайка. Люди, у которых он просит, раздражаются, начинают говорить: «Вы тут храмов понастроили и так, что еще от нас хотите?» Священнику нужно не искать спонсоров, а служить так, чтобы его авторитет был очевиден для тех людей, которые ходят в храм этот молиться, и тех, которые живут рядом с ним.

Когда храм, приход, служение священника, его община таким авторитетом становятся, вокруг такого священника появляются люди, в том числе и состоятельные, которым он может поручить какую-то часть работ по строительству, восстановлению и благоукрашению храма, какую-то благотворительную деятельность. Тогда все это выглядит органично, естественно и здраво.

Когда священнику приходится, оставляя свой приход и свою работу, искать каких-то спонсоров или угождать им, часто это не строит, а разрушает церковную жизнь, и ситуация деградирует. Поэтому батюшка пусть служит и Богу молится.

Если он станет духовным авторитетом для людей, их лидером, если его мнение будет важно, если его будут воспринимать как достойного священника, то обязательно рядом появятся люди, которым можно поручить часть церковных дел и которые с удовольствием их будут делать и воспринимать это как часть своей духовной жизни. Нужно служить Богу и людям, и какие-то материальные вещи появятся как результат этого служения, а не наоборот — мне нужны деньги для того, чтобы я служил.

Если спонсор хороший и много денег дает, а жене изменяет, нужно сказать ему, что деньги ему не помогут. И если отношения складываются так, как я сказал, когда люди пришли к священнику как к духовному лидеру, и он им поручил часть заботы о церковном имуществе, ему ничего не помешает такому человеку сказать: «Брат, что ты делаешь?»

А если эта ситуация изначально построена неправильно — «Я пришел тебе дать денег. — А я взамен тебе прощаю и отпускаю» — богатому человеку будет полезнее уйти из храма и построить новые отношения с тем, кто сможет ему сказать, что он поступает неправильно.

Беседовала Светлана Охрименко